Яркость и самобытность таланта Бальмонта, решительно шагнувшего от «уныния и угнетенности» к «победительному Солнцу», стала для многих его современников отправной точкой в личностном и творческом самоопределении. Однако лирика поэта со стороны собратьев по перу и литературных критиков того времени не получила должной оценки. В адрес поэта не раз звучали необоснованные обвинения в автоэпигонстве, эпатажности, недостаточной глубине. При этом выпускалась из виду ценность и оригинальность творческого метода Бальмонта, а иногда ставилось под сомнение наличие у него какой-либо продуманной поэтической системы. О многих книгах Бальмонта в литературоведении сформировалось (еще со времен автора) несправедливое мнение как о символах творческого заката поэта. Неоднозначной в разное время была оценка книг Бальмонта из уст Брюсова и Блока, Гумилева и Волошина, которые порой несправедливо обвиняли поэта в поэтическом банкротстве, поверхностности, отдавая при этом должное таланту и творческому дерзновению автора, проявлявшемуся в отдельных стихотворениях.
Не может не осложнять изучение творчества Бальмонта и то, что после эмиграции его произведения практически не издавались на родине. Ситуация изменилась лишь в последние десятилетия ХХ века. Поворотным этапом в изучении творческого наследия Бальмонта можно считать выход в 1992 году двухтомника его стихотворений и переводов (из пятидесяти книг), а также некоторых образцов художественной прозы, статей, очерков и писем (составитель, автор предисловия и комментариев В. Крейд). После выхода этого двухтомника и к личности Бальмонта, и к его творчеству возник более глубокий интерес как со стороны рядового читателя, так и со стороны исследователей-филологов. Комплексное рассмотрение поэтического наследия Бальмонта позволяет с уверенностью говорить о преобладании не регрессивных, а прогрессивных тенденций, не о дискретности, а о цельности авторской поэтической системы.
Чем определяется и в чем проявляется единство лирического контекста бальмонтовских книг? Во-первых, этому способствует устойчивый мотивно-образный комплекс: он воссоздает образ вечно живого Космоса, являя в текстах нераздельное «четверогласие стихий». При этом Космос воссоздается в импрессионистической синэстетической манере; поэт выступает со своей философией космической жизни, в которой все теснейшим образом взаимосвязано и взаимозависимо.
Во-вторых, место человека во Вселенной осмысляется Бальмонтом как слияние мира человеческой души с миром космическим. Человек – «часть-частица» всего, певец, вплетающий свой голос в «мировую музыку».
…Я руку протянул во мгле ночной,
И ощутил не стены кельи тесной,
А некий мир, огромный, бестелесный.
Горит мой разум в уровень с Луной.
Подняв лицо, я Солнцу шлю моленье,
Склонив лицо, молюсь душой Земле.
Весь Звёздный мир — со мной как в хрустале.
Миры поют, я голос в этом пенье.
Пловец я, но на звёздном корабле.
Из радуг льётся звон стихотворенья.
Бальмонт размышляет о том, каким должен быть человек, чтобы оставить светлый след в истории, и приходит к выводу, что это должна быть яркая творческая личность, чьи жизненные принципы и творения служили бы отправной точкой для нового витка истории человечества.
Чаще всего лирический герой поэзии Бальмонта есть проекция самого автора, его отношения к жизни. Это подвижник, певец, музыкант, чародей, чье творчество призвано пробуждать в людях жажду жизни, кроме того, это по-детски доверчивая, открытая и жизнелюбивая личность, добрая, склонная к состраданию и принятию другого. Лирический герой у Бальмонта чрезвычайно многолик, т.к. в авторской концепции он должен был органичен для любого времени и любой культуры, кроме того, принадлежать сразу к нескольким мирам: реальному и иллюзорному, земному и космическому, исконно русскому и иноземному, современному и вневременному.
В-третьих, цельность картины мира в лирике Бальмонта определяется особой организацией пространственно-временных координат, в которых различные страны и эпохи представлены как элементы вечного кругового движения, а многообразие культур и религий в интерпретации Бальмонта лишний раз подчеркивает единство мира людей. На протяжении всего творческого пути Бальмонта можно наблюдать развертывание авторской концепции единства, с годами поэт все более убеждался в ее правильности и в своих многочисленных текстах представлял читателю ее различные грани.
Обращение к теме космических первостихий началось еще в ранних стихотворных сборниках и книгах Бальмонта. Постепенно образовался устойчивый мотивно-образный комплекс, представляющий бальмонтовскую мифопоэтическую картину Космоса, его поэтическую онтологию. В семантический блок «Космос» вошли тексты, содержащие не только и не столько прямое или опосредованное упоминание о космических телах, планетах, звездах и т.д., сколько декларативные стихотворения, в которых лирическому субъекту присущи всеохватность, универсальность восприятия мира. Его мысль обращена ко всему, что есть в бесконечном пространстве: от звезды до песчинки, к макро- и микромиру. Сонеты о творчестве и о космическом всеединстве нередко соседствуют, идут один за другим, чем подчеркивается, родственность Космоса и творчества, Космоса и любви… Космическое пространство у Бальмонта – это наполненный любовью и творчеством мир полета, свободы, гармонии, вечного движения и взаимного притяжения.
Изобразительный план поэтических книг К. Бальмонта включает в себя весьма многочисленные и часто используемые образы Космоса как целого, а также составляющих его элементов. В поэтическом Космосе Бальмонта все мироздание находится в постоянном движении. Характер движения миров сложен: «Каждое явление через полноту своего выявления неизбежно ведет к новому, а новое по змеевидной линии, неукоснительными путями спирали, увлекает все живущее, от пылинки до Солнца, в Звездную бесконечность»[1]. Кроме того, стремительность и направленность течения космических процессов неоднократно соотносится у Бальмонта с образами «мировой реки», «водоспада», «потока». Часто упоминаются для характеристики непредсказуемой огненной природы Космоса такие определения, как «взрыв», «пожар», «огненный пир». Космос - это «пространство беспредельное», о чем говорят часто повторяемые лексемы «дали», «бездны», «бездонности», «пропасти», «полет», «пустыни»… Таким образом, природа Космоса у Бальмонта раскрывается через различные проявления мировых стихий: Огня, Воды, Воздуха, Земли.
Космос у Бальмонта – мыслящая и звучащая субстанция, с которой поэт может вступать в диалог: «Сознание миров живет во мне, звеня» («На огненном пиру»), «Миры поют, я голос в этом пенье» («Вселенский стих»). Более того, именно космос, по мнению Бальмонта, является неким хранилищем мирового сознания (заметим, не разума, а именно сознания): «Вселенское объятие сознаний,/ Есть лучшее из всех искусств и знаний» («Он и она»).
Условно выделив в пространстве поэтического Космоса Бальмонта вертикаль и горизонталь, можно увидеть его структурные компоненты. Так, Верх (Бог, космические Миры, Вселенная, мировое сознание, планеты и звезды) соотносится с Низом (человечеством, земной природой, всем живым и тварным); Свет и Звук пронзают как вертикаль, так и горизонталь. Земная пространственная горизонталь гармонизируется взаимопроникновением, «четверогласием» мировых стихий. Поэт же, как связующий элемент между вертикальным и горизонтальным мирами, является их голосом и сознанием, их средоточием. Он несет в себе гармонизирующее начало. Еще в книге «Только Любовь» Бальмонт выразил мысль, которая стала его поэтическим кредо: «Я в мировом. Я в центре вечных сил» («Солнечный луч»). «В центре вечных сил» в космическом пространстве у Бальмонта Солнце. Отсюда параллель: Поэт – это Солнце.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце
И выси гор.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть море
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре.
Я властелин.
Я победил холодное забвенье,
Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
Всегда пою.
Мою мечту страданья пробудили,
Но я любим за то.
Кто равен мне в моей певучей силе?
Никто, никто.
Я в этот мир пришел, чтоб видеть Солнце,
А если день погас,
Я буду петь... Я буду петь о Солнце
В предсмертный час!
Космическое пространство у Бальмонта одушевлено, наполнено Любовью, является вместилищем мудрости, символом целостности и знаком Красоты. В поющем мире у Бальмонта и Солнце поет, и все земное посылает ему свою песнь. В этом хоре преобладает то один голос, то другой, но всякий раз соблюдается гармония «всеединого лада» мирового оркестра, его мажорное звучание, «солнечность ликующих симфоний» («Два голоса»). Ежедневная солнечная песнь многоголоса: «и шум, и рев, и вой, и крик, и писк» всего живого начинаются и заканчиваются с Солнцем («Обелиск»). Солнце в данном случае выступает как дирижер этого земного хора-оркестра. Природа у Бальмонта – «прихотливейший творец», музыкант: «По клавишам несчетных ощущений/ Бегут персты, легчайшие, чем сон./ Гудит от звезд дрожащих небосклон» («Закон Природы»). Земное пространство воспринимается как «даль многогудная» («Цвет страсти»), в которой слышны песня Ветра, голос Огня, «звук разливных рек» («Шаман»). И с окончанием земной жизни человека связывается метаморфоза в восприятии бытия:
Звук переходит в свет. Как дым доходит пенье.
Снежинки падают. Растаяли вдали
Лазурные слова над тайною успенья.
Снега. Завеи снов. Последний луч. Забвенье.
(«Успокоенная»).
Признавая лиру лучшим музыкальным инструментом, ибо она – «первая», Бальмонт, говоря о музыке, чаще всего говорит о струнах. «Струною обвенчаны» у него земля и небо, льется золотая музыка по струнам солнечного света. Именно в союзе струнных и духовых видит Бальмонт строй мирового звучания, союз гармонии (струнные) и хаоса (духовые): «Струнный инструмент ведет к стройным снам души, он устанавливает гармонию в мысли, он не дозволяет душе, сорвавшись с своих осей, низринуться в хаос. Гармонию устанавливает струна, как высшее начало бытия».
Многие стихотворения Бальмонта о музыке носят декларативный характер: в них поэт открыто провозглашает свою творческую позицию стихотворца-музыканта-певца. Музыка мира и голос певца сливаются в гармоничное звучание. Все самые лучшие чувства связаны у Бальмонта с песней, причем песня любви – самая древняя, а потому понятная всему живому («Люби»). В подобных стихотворениях Бальмонт всякий раз подчеркивает собственную изначальную музыкальность, доставшуюся по наследству от матери, а также настаивает на том, что чаще источником музыкально-песенного вдохновения для него является окружающая природа. Подтверждение первой мысли (и, отчасти, второй) мы найдем в стихотворении «Мать» из книги «В раздвинутой дали. Поэма о России» (1929). В нем поэт знакомит нас со своими детскими впечатлениями от игры матери, когда «плещет фортепьяно», и дает очень меткие эмоциональные характеристики тем композиторам, под музыку которых он вырос: «храмовой ручьистый Бах», «вещий дуб Бетховен», «Шуман, нежащий мечту», Шопен, чья музыка – «лунный взлет», Моцарт и Глюк, в которых «пленительно тонуть», «певучий Глинка». Бальмонт видит истоки собственного песнетворчества в самом акте своего рождения. В стихотворении «Часы» (кн. «Марево», 1922) он пишет: «Мой первый час – не первый крик,/ А первый долгий миг молчанья,/ Как будто слушал я родник,/ Напев нездешнего звучанья».
Определив еще на раннем этапе своего творчества поэзию как хвалебную песнь мирозданию, в котором важна и нужна каждая деталь, Бальмонт всю жизнь соблюдает верность этому выбору. В сонете «Умей творить» воплощены несколько характерных для всего творчества Бальмонта идей: для художника в описании мира нет мелочей; поэт – «чародей, призванный расколдовать природу»; творческий человек – наместник Бога среди людей; главная движущая сила для художника – вдохновение, а желание творить, делать мир добрее и красивее не что иное как Божий дар.
Автор – Тамара Скок.
[1] Бальмонт К. Солнечная сила/ Автобиографическая проза. - М., 2001. С. 457.
