Дом, в котором со своей бабушкой жил будущий поэт, к сожалению, не сохранился. Известно, что находился он на берегу реки Оми. Омка - речка медленная, неглубокая, с ровно-зеркальной, как у озера, поверхностью. Недаром в переводе с тюркского Омь означает «тихая».
Речка - главное развлечение для местных мальчишек. Вот как сам Рождественский ее описывал: «От дома по пружинящим мосткам деревянного тротуара семьдесят шагов до Омки - главной реки моего детства. Главная она не потому, что большая (ведь рядом - Иртыш!) а потому, что своя, родная, и мы, мальчишки знаем ее вдоль и поперек. Хорошо видно через нашу Омку. Она, в общем-то, река тихая. Тихая, если, конечно, не принимать во внимание апрель месяц - время ледохода. А лед на реке уже стал темным, тяжелым. Он уже начал покрываться водой. Клокочущими ключами бьет она то там, то здесь, вырываясь, выплескиваясь из круглых полыней, словно лоснящаяся лава из вулканов.
Потом - только на один миг! - вся река становится мертвенно гладкой. Кажется, что вода победила, что лед уже растаял и что никакого ледохода нынешней весной не будет. Да и кто - скажите, - поглядев на эту стылую ленивую гладь неподвижной воды, может подумать о ледоходе? Вот тогда-то все и начинается!
Начинается со смачного оглушительного хруста, будто кто-то - большой и сильный, - спавший всю зиму там, на дне реки, вдруг проснулся и теперь поднимается в полный рост, потягиваясь и разминая косточки. Стон, грохот, какой-то жесткий, почти металлический лязг идет от реки. Глыбастые льдины медленно встают на дыбы и, постояв, рушатся с гулом, падают навзничь, раскалываются, переворачиваются. С водопадным шипеньем катится с них дымящаяся вода. А другие льдины с разгона тыкаются в берег и лезут на него, ползут со скрипом, карабкаются, обнажая свои прозрачные кривые зубы. Пошла река! Вся пошла!.. И деревянный мост с привычной тоскою глядит на приближающуюся погибель. Не устоять ему и на этот раз! Ох, не устоять!..»
С Омском маленького Роберта связала война. Когда отец и мать были призваны на фронт, его отправили к бабушке в сибирский город. Жили голодно и трудно. Детские воспоминания об этих тяжелых временах нашли отражение в лирике поэта, где, как из лоскутков, складывается картина жизни тылового города. Вот старьевщик бродит по пыльным улицам, грузит в свою телегу «линялые рубахи, гнилые сапоги, заржавленные банки, без ручек утюги...». Он кажется ребенку пришельцем из какого-то странного полусонного мира, где скучно, мертво и «моль заместо птиц» («Старьевщик»). Вот базарная площадь, а на ней идет даже не торговля – обмен: сапоги меняют на поллитровку, обмениваются мнениями, слушают сводки с фронта…
Мне память подсказала
пустынную дорогу до базара.
А на базаре
шла торговля
лихом!
Оно в те годы
называлось жмыхом.
Сырыми отрубями называлось
и очередью длинной
извивалось.
(«Почем фунт лиха»)
Одно из ярких воспоминаний того времени - детские выступления в госпитале перед ранеными бойцами. Школьники с трепетом заходили в палаты, пели военные песни, играли на бабалайке и мандолине, читали стихи и очень близко видели страдания и смерть («Концерт»). Тяжелые времена учат не только терпению. Дети войны учились выживать, сопротивляться, противостоять и надеяться, а еще сопереживать и сострадать.
Та зима была,
будто война, -
лютой.
Пробуравлена,
прокалена ветром.
Снег лежал,
навалясь на январь
грудой.
И кряхтели дома
под его весом.
По щербатому полу
мороз крался.
Кашлял новый учитель
Сергей Саныч.
Застывали чернила
у нас в классе,
и контрольный диктант
отменял завуч.
Я считал,
что не зря
голосит ветер,
не случайно
болит по утрам
горло,
потому что остались
на всем свете
лишь зима и война
из времен года...
И хлестала пурга
по земле крупно,
и дрожала река
в ледяном гуле.
И продышины в окнах
цвели кругло,
будто в каждое
кто-то всадил
пулю!..
И надела соседка
платок вдовий.
И стонала она допоздна-поздно...
Та зима была,
будто война, -
долгой.
Вспоминаю
и даже сейчас
мерзну.
Марк Семенович Мудрик - педагог, журналист, литературовед, театральный критик, автор документальной повести о поэте «Берег мой…», в которой помещены произведения поэта под общим названием «Омская книга», так вспоминает о своем знакомстве с Робертом Рождественским:
«Мы с Робертом стали соседями весной сорок второго года. <Он> во дворе появлялся реже других мальчишек. Как мы думали, из-за бабушки. В начале войны они остались вдвоем, и Робка старался ее не волновать. Не по годам рассудительный мальчишка.
Источник фото: ampravda.ru
И учился отлично. Любимый предмет - история. Любимые книги - тома энциклопедии. Они стояли на этажерке между окнами. Раз-другой заглядывал к нему: смотрел марки. Для более частого общения времени не хватало. На мальчишек в годы войны навалилась уйма обязанностей. Надо было и воды из колонки принести, и дров для «буржуйки» наколоть помельче, и очередь за хлебом отстоять. <…> Так Роберт Рождественский стал страничкой моей биографии. Даже не страничкой - несколькими строчками.
Лишь поздней осенью шестьдесят седьмого <я> не очень уверенно набрал номер телефона:
- Как смотришь на то, чтобы встретиться?
- Нет вопросов, можно завтра…
Открыл Роберт. Те же глаза навыкате. Те же полные губы. И широченная, немного стеснительная улыбка. Похожую замечал у высоких людей: извините, мол, что вымахал под потолок и смотрю на вас сверху вниз. Какой же он большой! Двух метров нет, но что-то близкое к тому просматривается. Да и в плечах та самая косая сажень. Читал: был баскетболистом, волейболистом, боксом занимался… Когда Роберт поднимался из-за стола комната или кухня в квартире сразу казались маленькими. И шевелюра - дай бог каждому! Одна беда - заикается. Не так страшно, чтобы на шальном слове заклинивало намертво, но и не слабо. Случилось это, по одной из версий, когда на его глазах попал под машину друживший с ним мальчишка.
Но и недостаток Роберт сумел превратить в достоинство. Не буквально, не полностью, но в немалой степени. Это был, как сказали бы сегодня, бренд, придававший речи особый - очень «рождественский» - колорит. Да и заикался он на сцене значительно реже, чем в разговоре, симпатично так заикался, благородно. Будто отбивал обязательный ритм. Возможно, манера его стихотворного письма тоже в определенной мере диктовалась необходимостью сделать паузу, вернуться к предыдущему слову, к предыдущему звуку.
Источник фото: strana.ru
Непонятно все же, как люди, знающие о Роберте Рождественском не понаслышке, проходят мимо омских лет и омских строк поэта. Стоит оглянуться на них - и тут же рассеется литературоведческий туман. Последнее тем более необходимо, что у поэтов к месту рождения отношение разное. Иннокентий Анненский родился в Омске, но напрасно искать у него стихи о родном городе. Рождественский - противоположный случай. На сборнике «Все начинается с любви» он написал: «Все началось с любви к Омску».
«Я написал несколько стихотворений об Омске той поры, - согласится Рождественский. Но продолжит: - Может быть, не совсем об Омске, а о тех своих переживаниях». Важное замечание. Такой Омск - больше Омска. От воспринимаемых на слух и глаз примет тылового города поэт лишь отталкивается. Они становятся отправной точкой для сравнения реалий военного времени с привередливой, по его убеждению, мирной жизнью. Спорный упрек, но объяснимый для человека, чье детство перечеркнула война».
А вот и одно из самых известных стихотворений – «Билет в детство». Здесь мы не найдем тех грустных картин тылового города, которые видели ранее. Здесь все светлее, теплее, сказочнее:
Где-то есть город тихий, как сон.
Пылью текучей по грудь занесен.
В медленной речке вода как стекло,
Где-то есть город, в котором тепло.
Наше далёкое детство там прошло.
Ночью из дома я поспешу,
В кассе вокзала билет попрошу.
Может, впервые за тысячу лет,
Дайте до детства плацкартный билет.
Тихо кассирша ответит: "Билетов нет".
Ну что, дружище, как ей возразить,
Дорогу в детство где ещё спросить?
А может, просто только иногда,
Лишь в памяти своей приходим мы туда.
В городе этом сказки живут,
Шалые ветры с собою зовут.
Там нас порою сводили с ума
Сосны до неба, до солнца дома.
Там по сугробам неслышно шла зима,
Дальняя песня в нашей судьбе.
Ласковый город - спасибо тебе,
Мы не приедем, напрасно не жди,
Есть на планете другие пути.
Мы повзрослели, поверь нам и прости.
Как мы видим, это уже совсем не конкретный, а обобщенный образ, в котором каждый читатель может увидеть знакомые черты своего родного города, города детства. И все же Омск пунктирно мелькает, «просвечивает» в тексте и пыльными улицами, и тихой речкой в теплые летние дни, и зимними сугробами, и шалыми степными ветрами…
Примечание:
Подробный разбор текста можно найти на нашем портале, где на основе анализа этого стихотворения создана методическая разработка урока РКИ с опорой на художественный текст.
Материалы по теме:
Статья Марка Мудрика «Последнее письмо Роберта Рождественского».
