«Нескучный русский»
Язык и его функции. Выпуск 250
Вопрос-ответ

По тв сказали: крепИм умывальник... Разве так правильно?

Вопрос по поводу сочленения союзов, союзных слов, вводных слов. "И когда мы пошли туда, выяснилось, что там ничего нет", "И соответственно мы узнали, как это должно было быть оформлено", "Но если попросить выписку, окажется, что дом не зарегистрирован на садовом участке". Вот эти "и когда", "и соответственно", "но если" как запятыми оформляться должны? Спасибо!

Несмотря на - нужно обособлять?

  1. Главная
  2. Публикации

От Коли до Корнея Ивановича

О жизни и творчестве Корнея Чуковского написано немало воспоминаний и научных трудов. Сложно переоценить его вклад в развитие современной ему русской литературы, особенно детской. Но что определяло мироощущение этого человека, человека без отчества?

Мамина гордость

Екатерина Осиповна Корнейчукова с детьми Колей и Марусей. Изображение: goodhouse.ru

В биографии почти каждого известного писателя можно найти упоминания об особой роли матери в зарождении и развитии творческих способностей и личностных черт будущего литератора. Чуковский не исключение. В автобиографической повести «Серебряный герб», рассказывающей о непростой поре взросления, одна из ключевых фигур – мама, Екатерина Осиповна Корнейчукова (Корнейчук). Чернобровая полтавская крестьянка, осанистая, высокая, с красивым и правильным лицом, с гривой шикарных волос, гордая, немногословная, любящая чистоту до страсти, умеющая организовать уют и красоту даже в крошечной комнате, вечная труженица, вынужденная одна поднимать двух незаконнорождённых детей. Её социальный статус – «девица с двумя детьми» – считается позорным, не позволяет найти достойную работу или снять хорошее жильё. Единственным заработком были деньги, получаемые матерью за стирку и глажку чужого белья, но при этом «держала она себя гордо, с достоинством. Ни с кем из соседей не водила знакомства. По праздникам, уходя со двора, надевала кружевные перчатки и стеклярусную черную шляпку», а самой большой ее мечтой было дать сыну достойное образование. Пусть в метриках не указано отчество (хотя отец, петербургский студент из интеллигентной еврейской семьи, жив и здоров), мать старалась сына ни в чем не ущемлять: мальчик посещал элитные учебные заведения – привилегированный детский сад и позже гимназию.

Учился Коля неплохо, особую страсть питая к латыни, шалил не больше других, но вдруг… был изгнан из гимназических стен. Надзиратель на виду у других учеников выломал из форменной фуражечки мальчика «серебряный герб» из белого металла «фраже» – два дубовых листочка, а меж ними название гимназии. «Цена гербу – тридцать копеек, но мама готова отдать за него несколько лет своей жизни, лишь бы он блестел у меня на фуражке. Мама знает, что тот, у кого на фуражке есть герб, может сделаться важным адвокатом, или доктором, или знаменитым профессором. А тот, у кого на фуражке нет этих белых дубовых листочков, может во всякое время пойти в босяки и сгинуть в морозную ночь под эстакадой в порту».

Коля Корнейчуков. Изображение:  chto-chitat-detyam.ru

Чуковский в своей повести передал весь драматизм этой ситуации, переживания ребенка, его по-детски наивные и беспомощные попытки исправить положение, чтобы не расстраивать маму, нервные срывы, отчаяние, разочарование в однокашниках: «Почему их, губошлепов и лодырей, которые не интересуются ничем, кроме пакостных анекдотов и карт, … награждают четверками, переводят из класса в класс и через три года сделают студентами в зеленых мундирах, а я…». Непростая пора взросления, когда происходит переоценка ценностей, для героя повести наступила слишком рано и оказалась травматичной: оказывается, друзья по играм могут быть совершенно равнодушны к твоей беде, учителя – жестоки и несправедливы, и даже нежная девочка, в которую был влюблен, окажется недалекой и злоязыкой, способной крикнуть оскорбление в спину. Один только друг Тимоша, с которым вместе «читали бурнопламенный журнал “Вокруг света” и рассказывали друг другу истории о следопытах, людоедах, ковбоях, огнедышащих горах и африканских миражах», искренне сочувствовал и пытался помочь. А мама вдруг повела себя совсем не так, как ожидал Коля. Она, заплакав, стала простить у ребенка прощения и повторяла: «Это я, я виновата…».

Распоряжение об очистке образовательных учреждений от так называемых «кухаркиных детей» сломало не одну судьбу. Коля Корнейчуков выстоял: работал, помогая матери содержать семью, и самостоятельно осваивал гимназический курс. Он сдал экзамены экстерном в другой, Ришельевской гимназии Одессы и формально обрел статус студента. Мечта матери сбылась. Купленная сыном на толкучке подержанная студенческая фуражка (чтобы казаться бывалым) магическим образом преобразила её мироощущение: нелюдимость сменилась разговорчивостью, гардероб пополнился новой шляпкой и даже модной ротондой, она стала позволять себе выходы в театр, оживилась. «Мама, которая в прежнее время не любила уходить со двора и почти ни с кем не заводила знакомств, вдруг пристрастилась к прогулкам со мною по самым многолюдным местам и при всякой возможности вступала в разговоры с кем придется, лишь бы только сказать между прочим: “Вот это мой сын, студент…”. Словно выйдя на волю после многолетнего заключения в тюрьме, она стала разговорчива, общительна, страшно любопытна ко всему окружающему... Но недолго привелось ей гордиться своим сыном-студентом. Вскоре в ее разговорах с людьми стала повторяться еще более гордая фраза: “Сын у меня, знаете, писатель”». И хоть тогда «писатель» всего лишь начинал работать в одесской газете и осваивал журналистское мастерство, мама верила в его талант и упорство. Пройдут годы, и Коля Корнейчуков, мальчик без отчества, станет известным на всю страну Корнеем Ивановичем Чуковским, признанным публицистом, журналистом, писателем, мемуаристом, сказочником, переводчиком, лингвистом и даже будет удостоен Почётной степени доктора литературы Оксфордского университета.

Лучший в мире папа

Корней Иванович Чуковский. Изображение: nekrasovka.ru

Дав себе имя, отчество и фамилию, Чуковский словно старался залатать дыры в биографии, а еще больше – в обиженной душе. В «Дневнике» он с горечью писал: «Я, как незаконнорожденный, не имеющий даже национальности (кто я? еврей? русский? украинец?) – был самым нецельным, непростым человеком на земле… Особенно мучительно было мне в 16–17 лет, когда молодых людей начинают вместо простого имени называть именем-отчеством. Помню, как клоунски я просил даже при первом знакомстве – уже усатый – «зовите меня просто Колей», «а я Коля» и т.д. Это казалось шутовством, но это была боль. И отсюда завелась привычка мешать боль, шутовство и ложь – никогда не показывать людям себя – отсюда, отсюда пошло всё остальное».

Этот микс боли и шутовства, закрытость многими воспринимались как неуравновешенность, болезненная надломленность, нетерпимость и скрытая за улыбкой мизантропия. Даже люди, близко знавшие Чуковского, не могли приспособиться к особенностям его характера. Евгений Шварц, работавший в начале своего творческого пути секретарем Чуковского, вспоминал в очерке «Белый волк» как часто менялось настроение его патрона. Весёлый, обаятельный, разговорчивый, напористый, он мог вдруг мог сделаться замкнутым и недружелюбным. Только что он водил вас по саду под локоток и любезно беседовал, а тут вдруг взял да и выпроводил за калиточку: вам пора, милейший, до свидания. Времени мало. Дел много. Посетителей толпы. Бессонница одолела. Всё надоело. Все надоели. Шварц описывает это состояние Чуковского как «бушующее одиночество» и говорит, что и в семье, с детьми тот бывал несправедливо холоден. Так ли это?

 «… У меня никогда не было такой роскоши, как отец или хотя бы дед», – сетовал Чуковский. Именно поэтому он стремился дать эту роскошь своим детям, чтобы они могли «напапиться» по максимуму. В книге «Памяти детства» Лидия Чуковская так описывает отца и взаимоотношения с ним: длинноногий и длиннорукий, тощий, но сильный, любящий насмешки и веселье, непоседливый, готовый затесаться в детскую игру или изобрести новую, «он был словно нарочно изготовлен природой по чьему-то специальному заказу “для детей младшего возраста” и выпущен в свет тиражом в один экземпляр. Нам повезло. Мы этот единственный экземпляр получили в собственность. И, словно угадывая его назначение, играли не только с ним, но и им и в него: лазили по нему, когда он лежал на песке, как по дереву поваленному, прыгали с его плеча на диван, как с крыльца на траву, проходили или проползали между расставленных ног, когда он объявлял их воротами. Он был нашим предводителем, нашим командиром в игре, в ученье, в работе, капитаном на морских прогулках и в то же время нашей любимой игрушкой. Не заводной – живой».

Корней Иванович Чуковский с детьми - Николаем, Лидией, Борисом. Изображение: antimrakobes.mirtesen.ru

Он пережил троих из четверых своих детей. Тяжелее всего далась ему гибель младшей дочери, Маши, Мурочки. Кто знает, какая тяжесть и боль постоянно была в его сердце? А ведь надо было работать, встречаться с людьми, жить в предлагаемых обстоятельствах, писать, переводить, комментировать, работать с корреспонденцией, участвовать в заседаниях, встречах с читателями… Когда казалось, что повседневная круговерть дел и тяжелых мыслей засасывала его в воронку, Чуковский, чтобы вырваться из неё, в прямом смысле слова ускорялся. Е. Шварц вспоминал, как Корней Иванович выбегал на улицу, мчался, удивляя прохожих, обегал несколько кварталов и после возвращался к работе. Эту же страсть к свободному и быстрому движению описывает и дочь Лидия: зимой отец сооружал ветрило и с бешеной скоростью носился на коньках по льду Финского залива, «летал под парусом по замерзшему морскому простору». Детям казалось, что это волшебство…

Всё, за что он брался вместе с детьми, превращалось в игру и учило труду: укреплять берег ручья камнями, непременно с грохотом кидая их в плетеные корзины, красить «по-том-сойеровски» забор густой зеленой краской, «красть» воду из артезианского колодца у художника Репина, устраивать «походы» на почту или за продуктами…

Английскому языку своих детей Чуковский тоже учил не совсем обычным способом, позаимствованным из «Самоучителя английского языка» профессора Мейендорфа. «Этот Мейендорф был, очевидно, большим чудаком, - писал Чуковский в автобиографической повести. – Потому что он то и дело обращался к читателям с такими несуразными вопросами: “Любит ли двухлетний сын садовника внучку своей маленькой дочери?”, “Есть ли у вас одноглазая тетка, которая покупает у пекаря канареек и буйволов?”».  Когда-то, осваивая английский язык по этому самоучителю, юный Коля Корнейчуков покатывался со смеху. Меж тем забавная несуразица способствовала и усвоению грамматики, и пополнению словарного запаса. Учиться было весело. Позднее Чуковский-папа применил этот метод, придумывая и предлагая своим детям для перевода такие смешные нелепицы: «Сухопарая экономка знаменитого лысого путешественника, заболев скарлатиной, съела яичницу, изжаренную ею для своего кудрявого племянника. Вскочив на гнедого скакуна, долгожданный гость, подгоняя лошадь кочергой, помчался в конюшню». Дети восторженно переводили ахинею, визжа и хохоча. «Пестрая бабочка, вылупившись из куриного яйца, угодила прямо в тарелку старому холостяку. Старая дева, объевшись замазкой, упала в пруд…». Уроки превращались в забавную игру, но при этом минимум пятнадцать слов в день надо выучить, а кто ленится, тот получит нагоняй и будет сидеть в чулане.

Маша (Мурочка) Чуковская с Корнеем Чуковским. Фото в библиотеке дома-музея Корнея Чуковского в поселке Переделкино

А еще он учил детей играть в шахматы, шашки и городки, в палочку-выручалочку, перегонки, снежки и кучу-малу, разыгрывал с ними шарады и пьесы, строил из песка крепости и запруды, задавал загадки и заставлял выдумывать свои… Поощрял мечты и фантазии. Терпеть не мог лени и бездействия, пустого времяпрепровождения.

Чуковскому по-настоящему удалось найти с детьми общий язык – запоминающийся, ритмизованный, мелодичный. Он его фиксировал в книге «От двух до пяти». Он им рассказывал сказки и на нем сочинял стихи. Он сам до конца своих дней оставался ребенком, возился со своими и чужими ребятишками, веселил, увлекал. Но при этом даже на закате своей жизни этот высокий седовласый старик ощущал себя мальчиком без отчества. Какая-то часть души осталась в том времени, где произошел сбой, где он, маленький мальчик в трогательных ботиночках с пуговками, вдруг оказался ненужным, покинутым, лишним для родного отца.

«Для Корнея Ивановича детская его покинутость была единственная личная обида, которую он не мог победить ни трудом, ни весельем. Вот разве чем: на всю жизнь повернуться лицом к детям», - писала его дочь. Так он по сути и остался «просто Колей», Колей Корнейчуковым, найдя в этой детскости и спасение, и утешение.

 

Автор: Тамара Скок

Проверка слова Все сервисы
  • Грамота ру
  • День словаря
  • ИНСТИТУТ РУССКОГО ЯЗЫКА ИМЕНИ В.В. ВИНОГРАДОВА РАН
  • Словари 21 века
  • Фонд Русский мир