Известных портретов А. С. Пушкина, прижизненных и написанных позднее, насчитывается более трех сотен. Сегодня остановим свое внимание на самых популярных изображениях поэта и текстах, имеющих к ним непосредственное отношение.
Фото: Александр Корольков/РГ
Знаменитые мастера и те, чьих имен уже не разгадать, иллюстраторы различных изданий пушкинских произведений, нынешние художники, создающие сюжетные портреты поэта к знаменательным датам и тематическим выставкам – все они старались и стараются не только отразить черты личности Пушкина, но и передать свою симпатию к нему.
Работа художника над картиной, как правило, предваряется поиском исторических материалов, чтением воспоминаний современников поэта, сбором фрагментов описаний внешности в эпистолярном, художественном и публицистическом наследии. Сегодня остановим свое внимание на текстах, имеющих отношение к самым популярным изображениям А.С. Пушкина.
Начнем с портрета, выполненного Орестом Кипренским по заказу Антона Дельвига летом 1827 года. На всем известном полотне Пушкин изображен сидящим со скрещенными на груди руками. Он выглядит как настоящий денди, одетый безупречно, со вкусом. Кроме того, в его одежде есть символичная деталь – перекинутый через плечо шотландский палантин в клетку, отсылка к Вальтеру Скотту. Поэт сосредоточен и одухотворен. Лик его полон достоинства, взгляд светел, внимателен и спокоен.
А.С. Пушкин. Художник: О.А. Кипренский
Изображение: wikimedia.org
Отклики были самыми разными: одни отмечали удивительное сходство, другие упрекали портретиста, что тот не сумел ухватить и передать природную живость Пушкина. Так, Фёдор Глинка писал поэту: «У меня есть Ваш портрет, только жаль, что Вы в нем представлены с некоторой пасмурностью. Нет той веселости, которую я помню в лице Вашем. Ужели это следствие печалей жизни?». Художник Карл Брюллов, любивший изображать динамику даже в статике, поставил Кипренскому в упрек то, что он представил Пушкина не вдохновенным поэтом, а каким-то застывшим щёголем. Писатель Нестор Кукольник посетовал на отсутствие «пушкинской простоты» и странность позы. Но все же важнее всего мнение самого поэта, который высоко оценил работу художника и в благодарность посвятил ему стихотворение:
Любимец моды легкокрылой,
Хоть не британец, не француз,
Ты вновь создал, волшебник милый,
Меня, питомца чистых муз, —
И я смеюся над могилой,
Ушед навек от смертных уз.
Себя как в зеркале я вижу,
Но это зеркало мне льстит.
Оно гласит, что не унижу
Пристрастья важных аонид.
Так Риму, Дрездену, Парижу
Известен впредь мой будет вид.
(«Кипренскому», 1827 г.)
Интересно, что работа Ореста Кипренского в воспоминаниях нескольких современников Пушкина упоминается как своеобразное эталонное изображение поэта, позволяющее узнать оригинал. Так, Михаил Юзефович, описывая внешность Пушкина, замечает: «Черты лица у него были приятные, и общее выражение очень симпатичное. Его портрет работы Кипренского похож безукоризненно. В одежде и во всей его наружности была заметна светская заботливость о себе…» («Воспоминания о Пушкине», 1880 г.). Похожая отсылка к портрету встречается в записках Ивана Панаева, который случайно встретился с поэтом в книжном магазине на Невском проспекте: «Сердце мое так и замерло. Я узнал в нем Пушкина по известному портрету Кипренского. Выражение лица его показалось мне очень симпатическим, а улыбка чрезвычайно приятной и даже добродушной…» Наблюдая, Панаев отмечает характерные черты поэта «с несколько арапским профилем, толстыми выдававшимися губами и с необыкновенно живыми и умными глазами».
В воспоминаниях Ивана Пущина, воспроизводящих в деталях встречу с опальным поэтом во время его ссылки в Михайловском, тоже упоминается знаменитое изображение Александра Сергеевича, только есть один нюанс: по записям Пущина вышло так, что уже не портрет похож на оригинал, а наоборот: «Прежняя его живость во всем проявлялась, в каждом слове, в каждом воспоминании. Наружно он мало переменился, оброс только бакенбардами; я нашел, что он тогда был очень похож на тот портрет <Кипренского>, который потом видел в “Северных цветах” и теперь при издании его сочинений П. В. Анненковым» («Записки о Пушкине», 1858 г.).
Встреча друзей стала поводом к созданию еще одного хрестоматийного полотна, запечатлевшего это значимое событие. Речь идет о картине Николая Ге «Пушкин в селе Михайловском» (1875 г.), на которой поэт изображен в компании Арины Родионовны и Ивана Пущина.
Пушкин в селе Михайловском. Художник: Н.Н. Ге
Изображение: literaturno.com
Прежде чем взяться за создание исторического полотна, художник провел большую подготовительную работу: изучил прижизненные изображения Пушкина, в том числе его автопортреты и посмертную маску, собрал материалы об обстановке и общем виде комнаты. По воспоминаниям брата художника, Н. Ге посещал любимую Пушкиным усадьбу Тригорское, жительницы которой хоть и были в преклонных летах, но память о Пушкине и его жилище сохранили, кроме того, в их доме живописец нашел образцы обстановки конца двадцатых годов, времени, черты которого надо было отобразить в картине. Таким образом, по свидетельству брата, «Ге получил полную возможность точнейшего воспроизведения в своей картине беседы Пушкина с Пущиным у себя в Михайловском». Но, оказывается, это не совсем так. На полотне Н. Ге мы видим просторную комнату, в которой много воздуха и света. Меж тем Пущин оставил в свое время довольно подробное описание пристанища Пушкина, сохранившее иные детали: «В этой небольшой комнате помещалась кровать с пологом, письменный стол, диван и шкаф с книгами и пр. Во всем поэтический беспорядок, везде разбросаны исписанные листы бумаги, всюду валялись обкусанные, обожженные кусочки перьев (он всегда с самого лицея писал обглодками, которые едва можно было держать в пальцах)…»
Ге, конечно же, был знаком с этим текстом. Тогда почему он им пренебрег? Возможно, художник не имел цели в точности воспроизвести детали обстановки. Ему важнее было передать настроение во время встречи лицейских друзей. Если это так, тогда обилие света и воздуха оправданно. А еще, возможно, задачей Н. Ге было продемонстрировать связь поколений, преемственность. Эта версия поддерживается воспоминаниями Екатерины Осиповой-Фок, которая писала: «Художник Ге написал на своей картине “Пушкин в селе Михайловском” кабинет совсем неверно. Это — кабинет не Александра Сергеевича, а сына его, Григория Александровича. Комнатка Александра Сергеевича была маленькая, жалкая. Стояли в ней всего-навсего простая кровать деревянная с двумя подушками, … а стол был ломберный, ободранный: на нем он и писал, и не из чернильницы, а из помадной банки. И книг у него своих в Михайловском почти не было…»
Еще одно разночтение касается того, что′ именно так вдохновенно читает Пушкин на картине Ге. Если следовать запискам И. Пущина, то можно предположить, что это грибоедовская рукопись: «Я привез ему в подарок “Горе от ума”… После обеда, за чашкой кофею, он начал читать ее <комедию> вслух. Я с необыкновенным удовольствием слушал его выразительное и исполненное жизни чтение…» Однако у искусствоведов есть и другое мнение. Некоторые не без основания полагают, что Пушкин мог читать другу свои стихотворения или поэмы, созданные в ссылке. Так, в работе «Проблемы иконографии Пушкина» профессор Алексей Сидоров утверждает: «В своей известной картине Н. Ге изображает Пушкина читающим другу своему Пущину “Бориса Годунова”, стремясь дать больше, нежели простую биографическую иллюстрацию. Внимательно слушающая Пушкина фигура его друга Пущина становилась в восприятии современников Ге олицетворением постоянного растущего внимания к творчеству гениального поэта». Возможно, такое мнение было продиктовано идеологическими причинами, желанием придать больше пафоса изображенному событию.
Примечательно, что в своей статье профессор проводит параллели между портретом Кипренского и работой Ге. По его мнению, последний, создав интереснейшую копию, сумел оживить, очеловечить знаменитый портрет, придав фигуре поэта необходимую динамику и пластику.
Однако, несмотря на глубину замысла и старания художника, картина поначалу не имела большого успеха. Ревнители творчества великого стихотворца бранили Ге за то, что «Пушкин вышел холоден и незначителен», что лицо его «без всякого выражения». Поэт-сатирик, журналист и критик Дмитрий Минаев даже сочинил по этому поводу колкие стишки:
Была к картине публика допущена
И напрягала глаз,
Но всё-таки до Пушкина, до Пущина
Она не добралась.
Смотрю — и, будто раздраженный,
Поэт из рам заговорил:
«Художник-варвар кистью сонной
Меня в картине исказил».
Оригинал картины, как известно, прямо с выставки был куплен Н. Некрасовым, но незадолго до смерти художник создал авторскую копию и подарил её сыну поэта с дарственной подписью: «Григорию Александровичу Пушкину от Николая Ге».
Если портрет работы Кипренского был создан по заказу Антона Дельвига, то второй, не менее знаменитый, был написан Василием Тропининым по инициативе Сергея Соболевского, еще одного близкого друга Пушкина. Работа над портретом началась в декабре 1826 года, завершилась в апреле 1827-го, а в майском номере «Московского телеграфа» Николай Полевой уже извещал об этом читателей: «Русский живописец Тропинин недавно окончил портрет Пушкина, Пушкин изображен en trois quarts (в три четверти – фр.), в халате, сидящим возле столика. Сходство портрета с подлинником поразительно, хотя нам кажется, что художник не мог совершенно схватить быстроты взгляда и живого выражения лица поэта. Впрочем, физиогномия Пушкина столь определенная, выразительная, что всякий хороший живописец может схватить ее, вместе с тем и так изменчива, зыбка, что трудно предположить, чтобы один портрет Пушкина мог дать о ней истинной понятие. Действительно, гений пламенный, оживляющийся при каждом новом впечатлении, должен изменять выражение лица своего, которое составляет душу лица».
А.С. Пушкин. Художник: В.А. Тропинин
Изображение:art-portrets.ru
Московский портрет Тропинина отличается от петербургского полотна Кипренского рядом значимых деталей: вместо дорогого модного сюртука – халат в мягких складках, шейный платок повязан небрежно, вместо строгости позы – раскованность, кажется, что поэт присел на секунду и сейчас стремительно встанет. Портретисту удалось передать вольность и энергию и в позе, и в выражении лица, и даже в изображении руки. Неслучайно акцент дан на пальцах с кольцами, кажется, готовых ухватить перо, «минута – и стихи свободно потекут». А какой взгляд! У Кипренского Пушкин – эстет, европеец, человек из высшего общества, светский и изысканный, но словно стесненный рамками, у Тропинина – одетый по-домашнему русский барин, раскованный и вольный в делах и помыслах. Но это сопоставление на самом деле свидетельствует лишь о многогранной натуре поэта, его умении быть разным. И перед художниками, создававшими портреты Пушкина почти в одно и то же время, стояла непростая задача «ухватить» и передать эту изменчивость в запечатленном художественном образе. Сравнивая этюды к портрету и законченную картину Тропинина, знатоки обнаруживают колоссальную дистанцию между ними: «В готовом полотне … лицо сделалось живописно спокойнее, вместе с тем “симпатичнее”, значительнее и красивее. Необыкновенно тщательно переданный рот, живой, красноречивый, как бы змеящийся от внутреннего сдержанного волнения. На портрете Тропинина рот, на портрете Кипренского глаза определяют наше впечатление от лица Пушкина. Но это два “разных человека”. И поскольку мы знаем, что Пушкин был самим собою оба раза, эта разница переключается из плоскости биографической и иконографической в узком смысле в более широкую область стиля» (А. Сидоров).
Внешность Пушкина, оригинальная и изменчивая, им самим воспринималась иронично. Еще будучи лицеистом, он сочинил стихотворение «Mon Portrait» на французском языке: В проказах - настоящий бес, / Лицом похож на обезьяну, / Во всем повеса из повес – / Вот Пушкин, отрицать не стану! («Мой портрет», 1814 г.). Но воспоминания современников, хорошо знавших и любивших поэта, говорят о его великой душевной красоте, о магии преображения в минуты вдохновения, творческого порыва, выражения дружеского участия и любви: «...Когда он говорит, забываешь о том, чего ему недостает, чтобы быть красивым, его разговор так интересен, без всякого педантства», «Это лицо, по которому так и сверкает ум».
Автор: Тамара Скок
