«Нескучный русский»
Язык и его функции. Выпуск 250
Вопрос-ответ

Как понять "жилистый"? Что это означает?

Как правильно написать по-русски название сети Инстаграм(м)?

Здравствуйте! Надо ли после слов "С уважением" ставить запятую? Сейчас все ставят. Изменилась норма языка?

  1. Главная
  2. Новости

Кустарь-одиночка

Проза Н. С. Лескова весьма своеобразна и потому узнаваема. Манера изложения, тематическое разнообразие, нетривиальные сюжеты и, конечно же, богатый язык – все это вызывает живейший интерес у лингвистов и литературоведов.

Н. С. Лесков. Фото:100-faktov.ru/leskov

Иметь свой собственный голос

Для Лескова было важно отобразить неоднозначность, разноформатность человека в зависимости от обстоятельств: какой в нём слой люди всколыхнут, тот и поднимется. А что там в глубине, то одному Богу известно. Оттого иногда кажется, что герои Лескова просто сотканы из противоречий: то они плутуют, то простодушны и открыты, словно младенцы; то убивают без всяких сомнений, то в порыве милосердия готовы жертвовать собственной жизнью; то агрессивны и жестоки, то кротки и заботливы; то лгут и изворачиваются, то мечутся в поисках истины…

Для объективного отображения этих сложных перипетий нужно было найти особый способ передачи речи персонажей. Такой, чтобы и лубком не отдавало, и в заумь не уйти, не заиграться. Об этом сам автор так говорил: «Постановка голоса у писателя заключается в умении овладеть голосом и языком своего героя… В себе я старался развивать это уменье и достиг, кажется, того, что мои священники говорят по-духовному, нигилисты – по-нигилистически, мужики – по-мужицки, выскочки из них и скоморохи – с выкрутасами и т.д. От себя самого я говорю языком старинных сказок и церковно-народным в чисто литературной речи. Меня сейчас потому и узнаешь в каждой статье, хотя бы я и не подписывался под ней. Это меня радует. Говорят, меня читать весело. Это оттого, что все мы: и мои герои и я сам, имеем свой собственный голос…». Мы! Как много этим объясняется.

Однако такой подход не всегда находил одобрение в литературной среде, и упреков в свой адрес Лесков слышал немало. Так, критик А. Скабичевский называл его «самым вычурным представителем» литературы конца XIX столетия и говорил, что у того на каждой странице то экивоки (двусмысленности), то кунстштюки (фокусы). От М. Салтыкова-Щедрина Лескову тоже досталось. Хоть Михаил Евграфович и признавал в Николае Семеновиче наличие некоторого «запаса наблюдательности» и «проблесков дарования, которые, по временам, пробиваются в произведениях», однако сетовал, что в текстах г. Стебницкого (один из псевдонимов Лескова) «вместо таланта выступает сноровка, вместо наблюдательности – инсинуация», и что тот нет-нет да и «схвастнет, что отлично знает русский народ». И казалось Салтыкову-Щедрину, что лесковские герои «идут не туда, куда следует, говорят не так, как следует, питаются не тем, чем следует», и вообще какие-то странные, не всамделишные.

Лесков на критику реагировал болезненно (особенно поначалу) и горячо оборонялся. Отстаивая собственную писательскую манеру и право творить, он намекал на несведущность своих оппонентов, заявляя, что «не изучал народ по разговорам с петербургскими извозчиками», а с детства рос в народной среде и лучше знает царящие там быт и нравы. Это знание служило ему опорой в полемике с теми, кто, по его мнению, то «поднимал народ на ходули», наделяя самыми лучшими качествами, то «клал его себе под ноги», обвиняя во всех грехах.

Н. С. Лесков в 1880-е годы. Фото: leskovpremia.ru

«Лгать о народе» Лесков не желал и со временем к упрекам не только привык, но и сделал их «топливом» для своего творчества, а ругань недоброжелателей, чтобы не реагировать на неё так остро, уподобил лаю, раздающемуся из «литературных нор и трущоб, приютивших издыхающих нигилистов». Война с мерзкими нигилистами давала силы, ибо была подобна праведному сопротивлению.

«Поза обиженного, но гордого писателя была у него позой не столько вынужденной, сколько им самим выбранной и характерной. Ею он оборонял своё право на художество», - так литературовед Б. Эйхенбаум определил оригинальный лесковский подход к сочинительству. Он назвал Лескова «чрезмерным писателем», чьи произведения представляют собой хроники, происшествия, приключения, рассказы, цепляющиеся друг за друга анекдоты, сказы, притчи… Эта «мозаика», в которой, по мнению Б. Эйхенбаума, проглядывает то примитивная народная картинка, то икона, обнаруживает в Лескове талант мастерового, способного, подобно Левше, собрать из мельчайших деталей нечто совершенно оригинальное: «Он кустарь-одиночка, погруженный в своё писательское ремесло».

«Обиженный, но гордый» Лесков много претерпел от собратьев по перу и общественных обвинителей, но справедливости ради надо отметить, что были и те, кому писательская манера Лескова нравилась. К примеру, писатель А. Амфитеатров отмечал и редкостные словесные богатства, и образный стиль, и то, что автор вводит в свои тексты примеры местных наречий разных народов России, и то, что знакомит читателя с настоящими старинными обрядами. «Лесков принял в недра своей речи всё, что сохранилось в народе от его стародавнего языка, найденные остатки выгладил талантливой критикой и пустил в дело с огромнейшим успехом». Ту же мысль развивает современник Лескова М. Меньшиков, отмечая, что «неправильная, пёстрая, антикварная манера» делает книги автора похожими на музей различных говоров: «Вы слышите в них язык деревенских попов, чиновников, начётчиков, язык богослужебный, сказочный, летописный, тяжебный, салонный…».

Лесков, конечно, не только «коллекционер» древностей, он еще и талантливый стилист. Ему очень нравился тот материал, с которым он работал. Будто нашел на дороге старые медные пуговки, да собрал, да начистил до блеска, пришил на расписную материю и всех любоваться заставил. И поныне благодаря лесковской прозе можно слышать голос давно ушедшей эпохи, видеть её: и пуговки блестят, звенят, и узоры не выцвели.

Запечатлеть эпоху

Н. С. Лесков. Фото: apcnews.ru

Не удивительно, что лесковская проза служит богатейшим материалом для различного рода филологических изысканий. Зафиксированные автором уникальные лексические единицы побуждают исследователей углубляться в историю слов и изучать пути их вхождения в язык. Взять, к примеру, мудреный глагол «взъефантулить», употребленный, судя по контексту, в значении «дать взбучку», «изрядно потрепать», а также образованные от него существительные «взъефантулка» и более абстрактное «взъефантуливание». Нынешнему читателю не понять, что это: авторская выдумка или реально существующее слово, а вот современники Лескова в этом слове могли опознать две вещи. Во-первых, то, что слово бурсацкое (его нередко можно было слышать из уст семинаристов), а во-вторых, то, что оно восходит к церковной лексике. Лингвист И. Добродомов установил, что корень этого глагола тот же, что у арамейского восклицания «еффафа» («отверзись»), употребленного Иисусом во время исцеления глухого и косноязычного человека. В устах семинаристов библейское слово стало обрастать морфемами: появились характерные приставки, суффиксы, и в результате возникло понятие из ряда обозначений, как говорил Лесков, «колотушек, затрещин, взвошек и приспандоривания». Примеров устаревшей и диалектной лексики в произведениях писателя просто не сосчитать, и почти у каждого слова и выражения есть увлекательная история, представляющая лингвистический и культурологический интерес.

Проза Н. С. Лескова изобилует различного рода психологическими портретами, довольно точными, что обнаруживает в нем тонкого наблюдателя и знатока человеческой природы. Показательно, что в текстах немало рассуждений, которые характеризуют не только какого-либо персонажа, но и об авторском мировидении многое говорят: «Пока ты зло помнишь — зло живо, а пусть оно умрет, тогда и душа твоя в покое жить станет» («Христос в гостях у мужика»); «Чужие земли похвалой стоят, а наша и хайкой крепка будет» («Соборяне»); «Моя теория — жить независимо от теорий, только не ходить по ногам людям»; «Суета затемняет ум» («Неразменный рубль»); «Не маните добрый народ медом на остром ноже, – ему комплименты лишнее. Проще всё надо: дайте ему наесться, в бане попариться да не голому на мороз выйти. О костях да о коже его позаботитесь, а тогда он сам за ум возьмется» («Захудалый род»).

Парадоксально, но такой, казалось бы, «из прерусских русский» стиль Лескова при детальном рассмотрении обнаруживает элементы не такие явные и даже в чем-то неожиданные, особенно в контексте сказанного выше. Парижский сборник статей «Revue des études slaves» (обзор славистики в рамках тематического выпуска, посвященного Николаю Семеновичу Лескову), вышедший в конце прошлого века, содержал в числе прочих исследование Т. Экмана, который произвел тщательный анализ лесковских текстов и выявил несколько интересных фактов.

Первый касается широчайшей тематической «охватности» сочинений Лескова, явившейся следствием прекрасной его начитанности. Писатель многократно обращался к образцам мировой культуры. В текстах Лескова нашли свое отражение очень многие произведения российских и зарубежных авторов: он их упоминает, приводит по памяти цитаты из них, ссылается на те или иные интересные мысли, остроумные высказывания. Выяснилось, что чаще других он цитировал Пушкина, Гоголя и Тургенева, а также Гейне, Шекспира, Шиллера, Гете и Гюго. Кроме того, в текстах Лескова упоминаются имена религиозных авторов и проповедников, публицистов, ученых, художников, скульпторов, актеров, музыкантов, композиторов, политиков, античных авторов и классических историков, личностей из славянской, германской и финской мифологии, древнехристианских авторов... «Удивительно, что такую широту познания и интересов мы находим не в трудах какого-нибудь ученого, но в сочинениях беллетриста», - восхищается славист.

Еще одно интересное наблюдение связано с тем, что у Лескова очень много иноязычной лексики. Хотя, по воспоминаниям современников, Николай Семенович был против иностранных слов и выступал за то, чтобы «беречь наш богатый и прекрасный язык от порч», он значительно обогнал других классиков по числу заимствований. В равном количестве строк «у Лескова оказалось 230 чужих слов, у Салтыкова 218, у Достоевского 214, у Толстого 207, у Тургенева 140».

Удивительным итогом применения статистического метода стало и то, что у Лескова предложения оказались самыми длинными (а ведь во всеобщем представлении лидер в этом деле Лев Толстой). В лесковских «Островитянах», «Бесах» Достоевского, «Анне Карениной» Толстого и в рассказе Чехова «Убийца» отрывки в тысячу слов содержали предложения, состоящие в среднем у Лескова из 37 слов, у Достоевского из 24, у Толстого из 26, а у Чехова из 17 (как тут про «сестру таланта» не вспомнить). Кроме того, у Лескова, по сравнению с другими авторами, оказалось самое большое количество прилагательных, различных причастий и отглагольных существительных.

Памятник Н.С. Лескову в Орле. Фото: u3a.itmo.ru

Хотя Лесков и сетовал, что пришел в литературу поздно и не имел той писательской школы, которая дает молодым сочинителям площадку для разгона, однако исследователи его творчества отмечают, что писал он всегда хорошо, и его ранние произведения не проигрывают поздним.

Выходит, что избыточность и пестрота текстов (лексическая, синтаксическая, образная, сюжетная и т.д.) – это не надуманный прием, а природное свойство Лескова как писателя. И «мозаичный» стиль его, и детальные описания, и синтаксические длинноты оправданы стремлением талантливого и старательного писателя запечатлеть всё, что кажется важным, в самых мелких деталях и передать это богатство потомкам.

 

Автор: Тамара Скок

Проверка слова Все сервисы
  • Институт Пушкина
  • ИНСТИТУТ РУССКОГО ЯЗЫКА ИМЕНИ В.В. ВИНОГРАДОВА РАН
  • Грамота ру
  • ЖУРНАЛ «РУССКИЙ МИР.RU»
  • Словари 21 века