«Нескучный русский»
Язык и его функции. Выпуск 250
Вопрос-ответ

Можно ли говорить "сократить должность" (см. предложение: "При таких формах, как слияние и присоединение могут возникнуть дублирующие должности, которые придется сократить") или следует употребить другой глагол (например, убрать должность, но этот вариант мне кажется хуже первого)?

Подскажите, как правильно: кирха или кирка (если речь идет о церкви)?

В имени Аллочка сохраняется две л?

  1. Главная
  2. Новости

Тьма не безмолвствует

Как из тьмы веков вызвать голос древности? Чтобы узнать это, почитайте современного французского сочинителя-эрудита Паскаля Киньяра, пишущего об искусстве. Публикуем фрагменты его эссе «Тьма и безмолвие. Жорж де Латур», посвященного произведениям лотарингского живописца XVII века.

Паскаль Киньяр

Журнал «Иностранная литература» предлагает вниманию читателей эссе популярного автора: Паскаль Киньяр (р. 1948) — один из лучших современных французских писателей, романист и эссеист, лауреат Гонкуровской премии и многих других престижных литературных наград, великий знаток живописи, музыки и литературы всех периодов истории, от античных времен до наших дней, от древней Греции, Японии, Рима или Китая до современной Европы; все его произведения посвящены Искусству и людям искусства, а эрудиция поистине безгранична.

Произведения Киньяра можно разделить на три временны́х периода: античность, XVII век (так называемый век барокко) и современность.

К “античному” относятся два романа — “Записки на табличках Апронении Авиции” (дневник знатной римлянки IV в., которая запечатлевает на буксовых табличках все события своей жизни, и мелкие и важные), и “Альбуций” — подробная, красочная биография римского ритора (условно говоря, сочинителя и оратора), жившего на рубеже древней и новой эры, о котором мало что известно, но которого Киньяр буквально вернул нам из небытия силой своей богатейшей фантазии и, конечно, всесторонним знанием античной истории. Это жизнеописание автор украшает рассказами о судебных казусах того времени и о так называемых декламациях — юридических диспутах, которые вели два ритора — “обвинитель” и “защитник”. После вынесения “приговора” они менялись ролями, и процедура разбирательства начиналась сызнова, к великому удовольствию римских зрителей, обожавших эти публичные судилища.

“Барочный” период Киньяра (любимый XVII век писателя) отображен в его романах “Все утра мира” и “Терраса в Риме”. Герой первого из них — г-н де Сент-Коломб, композитор и мастер игры на виоле-да-гамба (предок современной виолончели) — превыше всего ставит музыку, отринув из-за нее богатство, успех и славу. Герой второго — гравер Моум — фанатично предан своему искусству, которому отдает все силы, забыв о том, что он несчастлив в любви. Этот мотив — неудачная личная жизнь героев — пронизывает почти все произведения Киньяра: страсть к творчеству затмевает и вытесняет любовные страсти его героев, несовместимые с высоким искусством.

“Современные” книги Киньяра, чье действие происходит в ХХ веке, — “Салон в Вюртемберге” и “Вилла ‘Амалия’” — посвящены, опять-таки, музыке, и это неудивительно: их автор, виртуозный виолончелист, давно известен во Франции и во многих других странах Европы как организатор и участник фестивалей музыки барокко. По стилистике это очень разные произведения: “Салон в Вюртемберге” — большой, подробный, “традиционный” роман о музыканте — чем-то напоминает книги Пруста. Зато “Вилла ‘Амалия’” — о женщине-композиторе, одержимой старинной музыкой, которую она обрабатывает и модернизирует, — словно написана совсем другой рукой, хотя и тут писательское мастерство Киньяра не может не восхищать.

Из этой серии резко выпадает “Американская оккупация”, совсем небольшая “повесть о бедных влюбленных” — мальчике и девочке, чью неокрепшую любовь губит дешевая современная субкультура.

Представленное в 9-м номере «ИЛ» эссе “Тьма и безмолвие” посвящена художнику XVII века Жоржу де Латуру. Киньяр считает Латура гением живописи, он подробно описывает и истолковывает двадцать шесть его картин, находящихся в лучших музеях Франции, США и других стран.

Все остальные полотна мастера погибли в пожарах нескончаемых войн того времени. Включенные в книгу цветные репродукции сохранившихся картин Латура иллюстрируют рассказ о нелегкой жизни их создателя, о процессе и смысле его творчества, и их персонажи (в большинстве своем библейские) встают перед нами как живые.

«ИЛ», 2023, № 9

Паскаль Киньяр «Тьма и безмолвие. Жорж де Латур». Эссе. Перевод с французского, вступление и комментарии Ирины Волевич.

Фрагмент:

В один зимний день булочник по имени Жан взял на руки новорожденного сына. Река Сей была скована льдом. Вокруг купели, 14 марта 1593 года, стояли Жан де Латур, его жена Сибилла Мольян, жена мельника из Вика и галантерейщик. У булочника было семеро детей. Жорж де Латур — второй из них. Они жили в маленьком домике на берегу реки Сей, близ церкви. В семье говорили в основном по-французски и немного по-немецки.

Неизвестно, какие были у него учителя, какие проделал он путешествия. Его забыли так же быстро, как Франсуа Куперена, как Пьера Николя и Жака Эспри.

Полотна Жоржа де Латура не имеют точных названий. Только на листке с записью счетов значится: “Образ святого Алексия”. Это Шарль Стерлинг предложил названия для двух картин Латура — “Магдалина у свечи” и “Магдалина перед зеркалом”. Поль Жамо, комментируя “Магдалину перед зеркалом”, особо отметил дерзкий замысел художника, залившего черной краской всю нижнюю часть картины; свет сконцентрирован исключительно на лице, верхней части груди и несмело поднятой руке с длинными пальцами, которые едва касаются символа смерти — черепа, — словно в боязливой попытке постигнуть на ощупь ее суть.

Источник света заслонен от нас черепом. Острый язычок пламени свечи едва колеблется под дыханием женщины, познавшей искушения семи демонов; она вздыхает, сидя перед пустым черепом — роковым символом, притягивающим наши мысли.

В своих комментариях к “Магдалине у свечи” Поль Жамо утверждал, что свет не должен падать на ноги Магдалины. “Обнаженные ноги — не слишком удачный объект для изображения”, — писал он. И действительно: в них нет ни чувственности, ни притягательной красоты, эти ноги угловаты, жалки, как-то вызывающе безыскусны. “Что такое скромность? — писал Жак Эспри. — Это всего лишь приукрашенная скупость”. Или “экономная роскошь”. В безмолвии живописи обыденные вещи стремятся выглядеть впечатляюще обыденными. Жорж де Латур решил отказаться от традиционно пышных белокурых кудрей, заменив их гладкими черными волосами. Да и традиционные слезы раскаяния не катятся по щекам женщины. Перед нами не раскаявшаяся Венера, а женщина, познавшая плотские наслаждения, а нынче погруженная в тяжкие раздумья. Эта соблазнительница больше не глядит на нас, на мужчин. Но она и не смотрит прямо на череп. Она созерцает отражение. Однако ее отражение не является ее отражением. Всякое лицо таит в себе смерть. В темной глубине зеркала скрыт иной мир, а его рамка — словно дверь, распахнутая в этот иной мир.

Магдалина у свечи 

И там, где Магдалина готовилась увидеть черты собственного лица, перед нею предстает мир мертвых с его безмолвием.

Все персонажи картин Жоржа де Латура неподвижны, статичны, разделены между тьмой, в которую погружены, и тусклым светом, выявляющим их тела лишь частично. Возникая из тени, они застывают в этом робком освещении, не завершив начатого неверного жеста. Фигуры, как бы увиденные художником сверху, приобретают в этом ракурсе пропорции идолов. Скудное количество тканей и красок на холсте лишь подчеркивает их внушительность. Композиция этих картин и расположение персонажей, заполняющих пространство, образуют объемную конструкцию — антресоли, пещеру, гробницу, — своевольно прорывающую плоскую поверхность холста. Пространство разделено на большие однородно-цветовые пятна. Объемные фигуры, окруженные тьмой, их позы, диктуемые неподвижностью, выглядят жесткими, тяготеют к геометрическим формам. Необычайная монохромия объясняется слабым освещением. Самые неприглядные тела выглядят монументальными и вызывают ощущение, что перед вами боги. Детали умирают: пасть смерти, тьма смерти поглощает их. Все становится как нельзя более величавым, и все становится как нельзя более простым. Тьма упрощает нас. Безмолвие и время зовут к размышлениям. Единственный источник света все унифицирует.

О свече, которая делает видимым место, где она стоит, нельзя сказать, что она “видит”. Как нельзя и предположить, что люди на картине, освещенные ею, знают, что они видимы. Они не смотрят ни на свет, ни на самих себя, ни на окружающие предметы. У Жоржа де Латура свет выявляет тела персонажей неведомо для них самих. Он застает их в миг экстаза, в миг изумления, в миг бессонницы, в миг усталости, в миг старания человека раздавить ногтями блоху или вошь, в миг, когда он дует на огонек свечи, или на табак в трубке, или на горящий факел, зажатый в руке…

Это мастер ночной тьмы. Мастер взглядов, обращенных внутрь. Мастер опущенных глаз.

Святой Иосиф в своей мастерской, она напоминает душный, тесный погреб. Это первая большая монохромная картина Латура. Оба персонажа не знают, что на них смотрят. Жорж де Латур неизменно достигает этого впечатления отстраненности, навечно затянувшейся паузы. Святой Иосиф худ, и вся его внешность, тело, написанное с потрясающим реализмом, свидетельствует о перенесенных лишениях; видно, что они и доселе мучат этого человека. Ребенок, принесший свечу, обут в монашеские сандалии, его колени ярко освещены, туника подпоясана под грудью; он похож на видение. Пальцы руки, держащей шандал, необычайно длинны. Лицо с пухлыми детскими губами источает свет, взгляд широко открытых глаз устремлен не на то, что находится перед ним, а на нечто большее, отдаленное.

 Св. Иосиф

Мужчина — само воплощение физической силы: фартук, стянутый на поясе, вздувшиеся вены на лбу, напряженные мускулы рук, огромные кисти, широкие ступни. Взгляд ребенка исполнен мягкости, в нем нет страха — одно лишь созерцательное спокойствие. Предметы на полотне, коричневые и синеватые, видны как бы сверху: два деревянных бруса, кувалда, сверло, долото. Вид сверла и мускулов наводит на мысль о воздвигаемом кресте. И становится понятно, о чем так печально грезит юный Бог. В ребенке рождается ощущение своей божественности — как рождается крест под руками его отца. Можно было бы подыскать название для этой сцены, прибегнув к игре слов, какая возникает иногда во снах: “La croix croît”. В детстве таится жизнь, предвещающая ребенку то, что ему суждено претерпеть на своем веку: этим предвестием пронизано все его существо. Сын плотника может окончить свои дни только пригвожденным к дереву. Сын булочника может окончить свои дни только в багряных сполохах углей, тлеющих в печи на исходе ночи. Ребенок пока еще хранит в тайне свое неизреченное царство: нетерпеливое течение детства оставляет загадку, которую лишь последний вздох раскроет людям.

 

Узнать больше о журнале «Иностранная литература» и оформить подписку можно здесь: inostranka.ru, vk.com/journalinostranka.

Доступны для скачивания и чтения все номера за 2023 год. Печатную версию журнала можно заказать на сайте магазина «Лабиринт».

Проверка слова Все сервисы
  • Словари 21 века
  • День словаря
  • Фонд Русский мир
  • ЖУРНАЛ «РУССКИЙ МИР.RU»
  • Институт Пушкина