Очень красивая проза, которая не теряет, а приобретает очарование в переводе. Журнал «Иностранная литература» предлагает читателям погрузиться в мир романа ирландского писателя Александра Дэшли «Теорема тишины», своеобразную пейзажно-поэтическую прозу о природе, любви и одиночестве.
Александр Дэшли (1925—1992) — ирландский поэт и писатель. За свою жизнь он опубликовал всего несколько десятков стихотворений в не самых крупных литературных журналах Ирландии и Англии. Он никогда не был особо популярен, а известен стал в первую очередь как поэт, причем не первой руки.
Роман «Теорема тишины», появившись в печати, почти не привлек к себе внимания критики и, как следствие, публики. Причиной послужило несоответствие жанра, стиля и темы произведения событиям, которые происходили в Ирландии в то время. Странная, полуфантастическая, в большей мере пейзажная проза, в которой на первый взгляд совершенно отсутствовало переосмысление реального опыта реальных людей, вряд ли могла удовлетворить запросы общества в очередной драматический этап истории Ирландии.
Роман Александра Дэшли практически полностью лишен какой бы то ни было конкретики. На всем протяжении сюжета читатель остается один на один с героями и их действиями, потому нередко ему приходится самому додумывать и искать ответы на то и дело возникающие вопросы. События разворачиваются в лесу, в домике, построенном одним из героев. Но повествование в произведении создано штрихами (за исключением изображения природы и самого дома, которые на фоне взаимоотношений героев, диалогов и событий выглядят в разы объемнее), отчего во всем чувствуется некая недосказанность, а причудливые отношения людей, оказавшихся в одном месте, настораживают. Герои, хотя и находятся в обществе, живут в своих собственных, недоступных для других мирах, каждый из которых находит свое воплощение в месте пребывания того или иного персонажа. Оттого-то именно описания леса, комнат, реки кажутся такими «выпуклыми» на фоне всего остального. Но этот красочный внутренний мир героев на самом деле является лишь признаком их глубокого одиночества, которое в конце концов и выбирает главный герой, погружаясь в тишину и покой.
Роман не нашел своего читателя, когда только появился, но это лишь доказывает тот факт, что он опередил свое время. Актуальность этого текста особенно возросла именно сейчас, когда жизнь людей складывается так, что страх привязанности одерживает верх над страхом абсолютного одиночества.
Фрагмент романа Александра Дэшли «Теорема тишины»
в переводе с английского Даши Сиротинской
Началось все с того, что я решил построить себе в лесу дом. Вы, конечно, сразу начнете плести всякую ахинею насчет моей старомодности, - но вам легко говорить, вы ведь наверняка ни черта не смыслите в том, что такое лес. Вообще-то говоря, рано или поздно все в жизни упирается в то, понимаете вы в этом деле хоть что-то или нет. Так что давайте уж мы с вами прямо сейчас договоримся, что, если вы даже и в голову себе никогда не забирали эти вопросы, а просто посиживали себе у ствола какой-нибудь сосны, попивали в свое удовольствие кофе из термоса и закусывали сушеными ананасами, то вы проваливаете прямо с этой самой страницы и не докучаете мне своим бестолковым присутствием. И чем больше вас таких будет, тем лучше. Ананасы - тоже недурно, я сам с них начинал, но не век же оставаться младенцем.
Дом в лесу! Вы даже себе не представляете, какой становится жизнь, если однажды вы решаете совершенно точно, что у вас будет это чудо, в два или даже в три этажа, крепко-накрепко проплетенное легкими изящными лестницами, так, чтобы никто не посмел сказать, что эту мечту может отнять у вас одно дуновение осеннего ветра, развеять, как дым от костра. Сначала вы представляете себе его весь, вы даже наверняка рисуете его где-нибудь в блокноте, если умеете рисовать. Вы зажмуриваетесь и думаете о нем с очарованным замиранием сердца, со сладостным предвкушением разгадки, как человек, который вырезает из бумаги снежинку и которому не терпится ее развернуть. Потом вы начинаете разбирать его на этажи, на окна и двери, на стены и ступеньки, на доски. Каждой доске выдумываете запах, цвет, узор, предназначение. Каждая доска должна попасть на свое место, у нее должна быть правильная длина и толщина, она должна быть аккуратной и гладкой, не то однажды вы невзначай насажаете заноз и сделаетесь раздражительны на целый день.
Как мне это было необходимо, - знать, что однажды я буду возвращаться с прогулки, на ходу отряхивая с одежды еловые иголки и муравьев, буду подниматься по крутому берегу какой-нибудь реки и, оглядываясь, видеть сквозь черные еловые силуэты ее замысловатый темно-золотой изгиб, буду совершенно один на свете, как усталый рыцарь, и в складках моего плаща будут странствовать подслеповатые осенние пауки - и вот тропинка приведет меня к моему дому, с цветными стеклышками в окнах, с теплыми комнатами, такими, каких только пожелает моя душа. Стоит только взяться покрепче за перила на крыльце - и вот ты уже внутри, и светлые деревянные стены почти прозрачные, так что можно сразу, всем своим существом почувствовать, как к тебе сходятся его чистосердечные архитектурные линии, как ветви к стволу дерева, освещенного поздним солнцем. И ни одна беда тебе не страшна, если только ты дотянулся рукой до этих перил.
И ты живешь в нем, незаметный и тихий, гремишь бестолково своими кастрюлями и лейками, и лес вокруг привыкает к тому, что ты стучишь где-то у него внутри, как самая обычная белка или крот, и начинает прятать тебя, так же, как их, в тишину, в запах; крыльцо твое вечно засыпано сосновыми иголками и высохшей волчьей ягодой, а в окна видно, как деревья величаво передают друг другу корону солнца, без споров, без тоски и без зависти, благороднее всех земных королей, и каждое из них царствует всего четверть часа, серебряное, пронизанное солнцем насквозь, такое великолепное, что ни одна мшинка во всем лесу не пожелает оспаривать это вековечное царствование. И ты сам, подобно всему, что только населяет лес, глядишь в окно на эту неземную ель или сосну с какой-то древней влюбленностью, даже сам толком не понимая - почему.
Я решил, что в каждой комнате будет лампа, совершенно особенная, не похожая на остальные, и в подвале я повешу несколько полок для запасных ламп - с абажурами из цветного стекла, из металла, из бархатистой бумаги, из пожелтевшего кружева, или вовсе без абажуров. От лампы в доме зависит почти все, как в лесу - от солнца. А полки я хотел сколотить из еловых досок - самых пахучих, в серебристой смоле, из-за которой всегда кажется, что у черных елей с их ночными дремучими ветвями звездная светлая кровь. Доски будут еще влажные, когда из них будут получаться полки и ступеньки, двери и книжные шкафы, столы и ставни… И я не посажу ни одной занозы, но руки потом еще несколько дней будут немножко липкими.
Да, я тогда совсем ничего не боялся. Я сидел на теплой и мягкой хвойной земле на краю лесного оврага, где решил начать строить, и просто пьянел от всех этих мыслей, загадок, головокружительных, залитых светом чертежей, нигде не существовавших, кроме моего воображения, но таких объемных и настоящих, как будто дом всегда стоял здесь, исполненный тонкости линий и всего своего оленьего благородства, и мне просто было позволено до конца вникнуть в замысел выбранного мной места. Их было так много, предстоящих мне строительных хитростей, комнат, предметов мебели, украшений, направлений ветра и сторон света, что я путался в них и радовался этой путанице, как ребенок, который с головы до ног вымазался в краске. Я был очень молод. Мне не терпелось начать.
Пока я работал, я жил в небольшой беседке, которую сложил на скорую руку в первый же день, спеша сделать это до захода солнца. Я повесил умывальник на голубоватый ствол дуба-подростка, тонкая кожица которого была вся усыпана звездочками начавшей проступать взрослой коры. Все они, когда еще юны и шелковисто льнут к рукам, покрыты этой звездной геральдикой, - ведь нужно выбирать, в какую из бесчисленных небесных высей влюбиться, чтобы было до чего тянуться, ради чего расти. Теперь это уже совсем взрослый дуб, и кора его погрубела и приобрела королевский золотистый оттенок, и он отбрасывает на мою восточную стену свой монарший силуэт. Но тогда на нем висел умывальник, и у корней была вечная мыльная сырость, а по теплым доскам и бревнам бесшумно скользили беспечные ящерицы, пока я отдыхал после обеда у костра. По ночам, когда я сидел на ступеньках, и лес вокруг был жуток, как открытый космос, я видел, как над темными елями летает, засветив дрожащие огни, дельтапланерист-любитель откуда-то с наружной стороны леса. Мою беседку, словно лодку, начинал качать туман, сиреневый и сбивающий с толку, как сон, и из-за этого меня не замечал сверху его трескучий дельтаплан, пронзительно-золотой среди темноты. Мне и не хотелось быть замеченным. Мне никогда этого не хотелось. Если я выходил из беседки в лес, туман доходил мне до груди; я заглядывал в овраг и видел, что по нему течет бесшумная река, и под утро все было так неподвижно, как будто выпал снег, и аист, почти незримый, садился на ясеневую ветку и, выгибая прекрасную шею, чистил перья хрустальным клювом.
Шум, с которым прорастал в землю мой дом, отпугнул на время и туман, и аистов, но потом, когда его корни сплелись глубоко в лесной почве с корнями дубов и сосен, и стук молотка повторился эхом до самых окраин леса, лес вернулся ко мне, и это стало мне ясно, когда я начал просыпаться на рассвете от птичьих шорохов под крышей, когда при взгляде в окно мне начало казаться, что я смотрю внутрь, а не наружу. И у меня было много, много времени на размышления, на наблюдение и на то, чтобы в конце концов довести до конца мою работу, мое трудоемкое волшебство. Однажды мой дом действительно возвысился надо мной, такой, каким он и должен был стать, со всеми своими балкончиками и чердачными окошками, до которых тогда еще только-только дотягивались ветви молодых осин. Мне оставалось только подняться наверх, поздороваться с каждой комнатой и в каждой зажечь свет, - и он бы ожил на моих глазах.
Вот, думаете вы. Вот и вылезла наконец его глупая старческая сопливость, о которой нас предупреждали заранее, пойдемте-ка отсюда подобру-поздорову. Пожалуйста, прошу вас, ведь разве могу я объяснить вам, что где бы я ни был, всегда, всегда за мои рукава цеплялись эти звериные, эти благоухающие еловые иголки! У меня просто не было выбора! Вам невдомек, как крепко мне обжигало уши еловым морозом только из-за того, что они всегда слышали тишину сквозь весь грохот на свете. Они даже краснели от этого холода, а вы воображали, будто это от того, что я вечно вам вру. Так оно и было. Я не любил вас. Я хотел, чтобы вы ушли. Я был счастлив без вас.
Но однажды как-то само собой получилось так, что они начали появляться в моем доме - один за другим, один за другим, - и теперь я даже не уверен в том, что помню, как и когда это началось.
Читайте роман в журнале «Иностранная литература», 2023, № 6.
Узнать больше о журнале «Иностранная литература» и оформить подписку можно здесь: inostranka.ru, vk.com/journalinostranka.
Доступны для скачивания и чтения все номера за 2023 год. Печатную версию журнала можно заказать на сайте магазина «Лабиринт».
